Стихи Принцессы Атех |
Цитата сообщения -KRASOTA-
Часть1
Моя жизнь течет, точно молоко: я старею ровно настолько, насколько синеве глаз нужна синева моря, насколько птице нужна земля: чтобы только оттолкнуться от нее!..
По пути домой нельзя останавливаться дольше, чем на один взгляд под ноги, поэтому-то я стремлюсь, чтобы моя жизнь — продолжала течь, точно молоко, восхищенное и немое!..
Если я спрашиваю о чем-то — собеседник может мне не отвечать: ответы еще никому не облегчили ни сна, ни сердца! Лучше, если он подарит мне немного засохшего меда, или горсть быстрой, как гнев, воды, или — легкую птичью кость: в конце концов — ни один подарок не лучше другого...
Самое первое молоко — пролилось на самую первую скатерть, и мне уже не нужно стало тратить силы на то, чтобы держать свои тяжелые от удивления глаза открытыми: я начала видеть сквозь опущенные веки!
Случилось даже большее: мои опущенные веки и стали тем сладковатым знанием, которое пропитало мою душу и тело мое, как пропитало пролитое молоко самую первую скатерть!..
Вот я и уснула, и еще одно мое сердце начало движение к ладоням Великой Темной Матери... Тысячи их уплыли и не вернулись... Когда-нибудь, когда у меня уже не останется сердец, — мне придется самой отправиться в плавание...
Когда это случится — где-то родится новый Голод с глазами медленными от Любви!
Я всегда хожу в длинных, целующих землю платьях... Когда иду — не смотрю под ноги... Платье — снимаю только в темноте, в страхе закрыв глаза... Всю ночь я борюсь сама с собой: мне хочется встать, возжечь огни и — увидеть свои стопы! Но я знаю — сделай я так — моя мука разрастется, как разрастается ветер в сухой степи!..
Мой последний возлюбленный умер, случайно взглянув на мои стопы, потому что их очертания заставляют возжелать той упорной, яростной красоты, которой на земле нет. Но... нет ее и на небе!..
Когда он понял это — его сердце отказалось биться: ведь сердца, подобно птицам, могут жить или на небе, или на земле...
Когда-нибудь я принесу плоды и стану синим вином, от которого затанцует чье-то новорожденное сердце, и оно будет танцевать чуть дольше самого себя...
Если ты одолжишь мне до вечера утреннюю звезду — я никак не смогу вернуть ее тебе вечером... Одолжи ее мне — до утра...
Однажды мне предложили стать бабочкой, но я отказалась, сославшись на то, что если время жизни бабочки настолько коротко, — время ее смерти должно быть сшито сразу из нескольких смертей...
Но я не хотела бы быть и чем-то таким, чья смерть слишком коротка: дорогие вина не выпивают залпом...
Как-то раз, в середине зимы, в полдень, я пошла на многолюдный базар Семендера, выбрала свой самый красивый вдох и, завернув его в кусок голубого шелка, — поменяла на первый попавшийся выдох у одного грека-торговца, хорошо помня, что у женщин — вдохов в два раза больше, чем выдохов, но что эти вдохи — принадлежат не им...
Торговец же, решив, что из двух "да" лучшее то, которое забываешь последним, — завернул мне, в подарок, и тот промежуток между вдохом и выдохом, через который можно разглядеть, словно в щель между ставнями, как на деревце тишины, растущее в самой середине души человека, садится птица.
Если встретиться с ней взглядами — сердце тут же научится любить, не испытывая муки и не причиняя ее другому сердцу!.. Даже не взглянув на птицу — я вернула подарок торговцу и, через миг, — была уже далеко, на расстоянии своей жажды!
Тот, кто целовал меня, — знает — как это далеко!..
Однажды меня полюбили двое... Дав им по одному из своих сердец и по две из своих самых длинных ночей впридачу — я сильно удивилась, увидев, что их глаза сочатся несчастьем, словно в них навсегда поселился ноябрь...
Я сказала им: "Неужели ваш полдень ничего не слышал о вашей полночи?!" И они ответили: "Когда переправляются через реку — с собой не берут запаса еды на несколько дней пути. И совсем иное дело, когда ты спускаешься вниз по реке!.. Наша провизия кончилась, едва мы достигли твоей первой ночи!.."
"Мне жаль... Поднимитесь вверх по реке и выйдите из моей любви! Это должно быть не сложнее, чем выйти из лодки," — ответила я им, а про себя подумала: "Какой странный совет тем, кто оказался далеко в открытом море!.."
Как судно навалившееся грудью на подвижную ночь оснащено хищным парусом — мы оснащены всем необходимым для того, чтобы быть несчастными!.. Зачатые во мраке, влюбленные в мрак — мы изменяем ему, протягивая к Солнцу свои удивленные болью сердца, как будто не было сказано: "Излечиваясь от болезни — излечиваешься от сна, но не от пробуждения!.."
Я живу, наклоняя свою ночь к твоему утру, одновременно прислоняясь своим утром к чьему-то полудню: ведь все мы — похожи в одном: наша любовь — старше нас, поэтому умирает — первой...
Я иду по тропе своего тела уже много сотен лет, ночуя на постоялых дворах чьей-то любви, расправляя примятую ночью траву, стараясь не оставлять в завитках чужих ушей пыльцы своих слов, а в чужих ноздрях — запаха своего имени.
Я вытираю свои поцелуи с губ, которые еще недавно касались меня: ведь оставлять следы может лишь тот, кто уверен в своем вчерашнем дне...
Я в нем — не уверена...
Я спустилась с холма и увидела, что есть две смерти: та, к которой идут сами, и та, которая идет навстречу. У первой, неподвижной смерти, — взгляд прямой и ясный. У второй — глаза всегда скошены в сторону. У одной — лицо любящей сестры. Лицо другой — точно колодец, наполненный песком...
Эта, вторая, — забирает тело человека, тогда душа, в ужасе, — кидается под защиту первой смерти и та — забирает оставшееся: душу. А когда нет ни тела, ни души — уже ничто не отвлекает от Жизни...
Если долго смотреть на орнамент ковра — он начинает кружиться и вырастать из своей земли в свое небо, точно так, как если долго смотреть в глаза своего возлюбленного, ведь небо орнамента и небо глаз — это твой сон об орнаменте и о глазах...
Если долго смотреть на свой сон об орнаменте ковра — он начинает кружиться...
На этой земле имеет цену только обмолвка: лишь в ее праздничной тени можно укрыться от зноя взглядов тех, кто привык, закрывая глаза, верить в то, что он их снова откроет и, открыв их, — узрит тот же самый день, то же зной и кого-то неясного, скрывающегося в тени, того, о ком ничего нельзя сказать наверное...
Мое сердце — рождено ветром... Я из тех, что растят волосы — по ночам...
Как-то раз я прочитала в старой рукописи, чьи буквы плывут, подобно облакам, о том, что человек — всегда не равен самому себе. Эти слова стали моим домом...
Я забыла о том, что в любовь входят лишь однажды, и постучалась в твое сердце еще один раз. Ты не узнал меня и спросил, как мое имя. Но я не из тех, кто ртом тянется к небу, а пальцами ног — ищет речное дно.
И я... сказала тебе свое имя...
Разве есть на свете что-либо несвоевременнее счастья, когда, распластавшись на нем, точно это — вышитая степными цветами накидка, лежащая посреди цветущей степи, — я забываю о своем будущем любовнике?!.
Я уже не помню своего первого любовника: важен — последний...
Иногда, в кровеносном русле старой рукописи, — я нахожу пригоршню своей крови. Это может означать лишь одно: то, что дым — не всегда моложе огня, и что я зажата между моим первым и моим последним Мраком, точно виноградина в клюве птицы... Я давно обронила себя где-то в степи...
Я похожа на недостроенную мечеть, но и в еще не написанных рукописях — уже дышат пригоршни моей крови!..
Когда я приезжаю в новое место — то первым делом — велю прислуживающим мне посадить вокруг моего походного шатра сто восемнадцать саженцев яблонь (по числу снов в одной моей ночи), и сама поливаю их розовой водой, смешанной с поздним молоком женщин..
.
Если же случается покидать это место — слуги выкапывают деревца, заворачивают их в белые полотна, кладут на повозки, и мы отправляемся дальше...
И ты, зная об этом и проведя со мной ночь под сенью моих ста восемнадцати снов, ждешь, что я буду помнить шорох твоего имени дольше, чем длится удивление мотылька, попавшего в огонь?!
Чем старше моя Сила — тем цепче мое Одиночество... Я гляжу из собственных глаз, точно из незнакомых окон, и те, кто хотел сделать из них глоток — отводили взгляд, точно отпили вина, разбавленного морской водой...
Когда ранней весной начинает гореть сухая степь — я хожу с выпростанной наружу улыбкой, темной на вид и на вкус: горелые пустоши напоминают мне счастье, ведь и то, и другое рано или поздно зарастает жилистой, стремящейся к звездам травой... Но, ведь и звезды тянутся к траве, становясь все ближе и ближе, делая мою улыбку темной на вид и на вкус...
Только вот — я не из тех, кто ищет счастья: я та — что глядит из собственных глаз, точно из незнакомых окон!..
(с) Шамиль Пею
Батик Надежда Соколова
Прочитать целиком
Моя жизнь течет, точно молоко: я старею ровно настолько, насколько синеве глаз нужна синева моря, насколько птице нужна земля: чтобы только оттолкнуться от нее!..
По пути домой нельзя останавливаться дольше, чем на один взгляд под ноги, поэтому-то я стремлюсь, чтобы моя жизнь — продолжала течь, точно молоко, восхищенное и немое!..
Если я спрашиваю о чем-то — собеседник может мне не отвечать: ответы еще никому не облегчили ни сна, ни сердца! Лучше, если он подарит мне немного засохшего меда, или горсть быстрой, как гнев, воды, или — легкую птичью кость: в конце концов — ни один подарок не лучше другого...
Самое первое молоко — пролилось на самую первую скатерть, и мне уже не нужно стало тратить силы на то, чтобы держать свои тяжелые от удивления глаза открытыми: я начала видеть сквозь опущенные веки!
Случилось даже большее: мои опущенные веки и стали тем сладковатым знанием, которое пропитало мою душу и тело мое, как пропитало пролитое молоко самую первую скатерть!..
Вот я и уснула, и еще одно мое сердце начало движение к ладоням Великой Темной Матери... Тысячи их уплыли и не вернулись... Когда-нибудь, когда у меня уже не останется сердец, — мне придется самой отправиться в плавание...
Когда это случится — где-то родится новый Голод с глазами медленными от Любви!
Я всегда хожу в длинных, целующих землю платьях... Когда иду — не смотрю под ноги... Платье — снимаю только в темноте, в страхе закрыв глаза... Всю ночь я борюсь сама с собой: мне хочется встать, возжечь огни и — увидеть свои стопы! Но я знаю — сделай я так — моя мука разрастется, как разрастается ветер в сухой степи!..
Мой последний возлюбленный умер, случайно взглянув на мои стопы, потому что их очертания заставляют возжелать той упорной, яростной красоты, которой на земле нет. Но... нет ее и на небе!..
Когда он понял это — его сердце отказалось биться: ведь сердца, подобно птицам, могут жить или на небе, или на земле...
Когда-нибудь я принесу плоды и стану синим вином, от которого затанцует чье-то новорожденное сердце, и оно будет танцевать чуть дольше самого себя...
Если ты одолжишь мне до вечера утреннюю звезду — я никак не смогу вернуть ее тебе вечером... Одолжи ее мне — до утра...
Однажды мне предложили стать бабочкой, но я отказалась, сославшись на то, что если время жизни бабочки настолько коротко, — время ее смерти должно быть сшито сразу из нескольких смертей...
Но я не хотела бы быть и чем-то таким, чья смерть слишком коротка: дорогие вина не выпивают залпом...
Как-то раз, в середине зимы, в полдень, я пошла на многолюдный базар Семендера, выбрала свой самый красивый вдох и, завернув его в кусок голубого шелка, — поменяла на первый попавшийся выдох у одного грека-торговца, хорошо помня, что у женщин — вдохов в два раза больше, чем выдохов, но что эти вдохи — принадлежат не им...
Торговец же, решив, что из двух "да" лучшее то, которое забываешь последним, — завернул мне, в подарок, и тот промежуток между вдохом и выдохом, через который можно разглядеть, словно в щель между ставнями, как на деревце тишины, растущее в самой середине души человека, садится птица.
Если встретиться с ней взглядами — сердце тут же научится любить, не испытывая муки и не причиняя ее другому сердцу!.. Даже не взглянув на птицу — я вернула подарок торговцу и, через миг, — была уже далеко, на расстоянии своей жажды!
Тот, кто целовал меня, — знает — как это далеко!..
Однажды меня полюбили двое... Дав им по одному из своих сердец и по две из своих самых длинных ночей впридачу — я сильно удивилась, увидев, что их глаза сочатся несчастьем, словно в них навсегда поселился ноябрь...
Я сказала им: "Неужели ваш полдень ничего не слышал о вашей полночи?!" И они ответили: "Когда переправляются через реку — с собой не берут запаса еды на несколько дней пути. И совсем иное дело, когда ты спускаешься вниз по реке!.. Наша провизия кончилась, едва мы достигли твоей первой ночи!.."
"Мне жаль... Поднимитесь вверх по реке и выйдите из моей любви! Это должно быть не сложнее, чем выйти из лодки," — ответила я им, а про себя подумала: "Какой странный совет тем, кто оказался далеко в открытом море!.."
Как судно навалившееся грудью на подвижную ночь оснащено хищным парусом — мы оснащены всем необходимым для того, чтобы быть несчастными!.. Зачатые во мраке, влюбленные в мрак — мы изменяем ему, протягивая к Солнцу свои удивленные болью сердца, как будто не было сказано: "Излечиваясь от болезни — излечиваешься от сна, но не от пробуждения!.."
Я живу, наклоняя свою ночь к твоему утру, одновременно прислоняясь своим утром к чьему-то полудню: ведь все мы — похожи в одном: наша любовь — старше нас, поэтому умирает — первой...
Я иду по тропе своего тела уже много сотен лет, ночуя на постоялых дворах чьей-то любви, расправляя примятую ночью траву, стараясь не оставлять в завитках чужих ушей пыльцы своих слов, а в чужих ноздрях — запаха своего имени.
Я вытираю свои поцелуи с губ, которые еще недавно касались меня: ведь оставлять следы может лишь тот, кто уверен в своем вчерашнем дне...
Я в нем — не уверена...
Я спустилась с холма и увидела, что есть две смерти: та, к которой идут сами, и та, которая идет навстречу. У первой, неподвижной смерти, — взгляд прямой и ясный. У второй — глаза всегда скошены в сторону. У одной — лицо любящей сестры. Лицо другой — точно колодец, наполненный песком...
Эта, вторая, — забирает тело человека, тогда душа, в ужасе, — кидается под защиту первой смерти и та — забирает оставшееся: душу. А когда нет ни тела, ни души — уже ничто не отвлекает от Жизни...
Если долго смотреть на орнамент ковра — он начинает кружиться и вырастать из своей земли в свое небо, точно так, как если долго смотреть в глаза своего возлюбленного, ведь небо орнамента и небо глаз — это твой сон об орнаменте и о глазах...
Если долго смотреть на свой сон об орнаменте ковра — он начинает кружиться...
На этой земле имеет цену только обмолвка: лишь в ее праздничной тени можно укрыться от зноя взглядов тех, кто привык, закрывая глаза, верить в то, что он их снова откроет и, открыв их, — узрит тот же самый день, то же зной и кого-то неясного, скрывающегося в тени, того, о ком ничего нельзя сказать наверное...
Мое сердце — рождено ветром... Я из тех, что растят волосы — по ночам...
Как-то раз я прочитала в старой рукописи, чьи буквы плывут, подобно облакам, о том, что человек — всегда не равен самому себе. Эти слова стали моим домом...
Я забыла о том, что в любовь входят лишь однажды, и постучалась в твое сердце еще один раз. Ты не узнал меня и спросил, как мое имя. Но я не из тех, кто ртом тянется к небу, а пальцами ног — ищет речное дно.
И я... сказала тебе свое имя...
Разве есть на свете что-либо несвоевременнее счастья, когда, распластавшись на нем, точно это — вышитая степными цветами накидка, лежащая посреди цветущей степи, — я забываю о своем будущем любовнике?!.
Я уже не помню своего первого любовника: важен — последний...
Иногда, в кровеносном русле старой рукописи, — я нахожу пригоршню своей крови. Это может означать лишь одно: то, что дым — не всегда моложе огня, и что я зажата между моим первым и моим последним Мраком, точно виноградина в клюве птицы... Я давно обронила себя где-то в степи...
Я похожа на недостроенную мечеть, но и в еще не написанных рукописях — уже дышат пригоршни моей крови!..
Когда я приезжаю в новое место — то первым делом — велю прислуживающим мне посадить вокруг моего походного шатра сто восемнадцать саженцев яблонь (по числу снов в одной моей ночи), и сама поливаю их розовой водой, смешанной с поздним молоком женщин..
.
Если же случается покидать это место — слуги выкапывают деревца, заворачивают их в белые полотна, кладут на повозки, и мы отправляемся дальше...
И ты, зная об этом и проведя со мной ночь под сенью моих ста восемнадцати снов, ждешь, что я буду помнить шорох твоего имени дольше, чем длится удивление мотылька, попавшего в огонь?!
Чем старше моя Сила — тем цепче мое Одиночество... Я гляжу из собственных глаз, точно из незнакомых окон, и те, кто хотел сделать из них глоток — отводили взгляд, точно отпили вина, разбавленного морской водой...
Когда ранней весной начинает гореть сухая степь — я хожу с выпростанной наружу улыбкой, темной на вид и на вкус: горелые пустоши напоминают мне счастье, ведь и то, и другое рано или поздно зарастает жилистой, стремящейся к звездам травой... Но, ведь и звезды тянутся к траве, становясь все ближе и ближе, делая мою улыбку темной на вид и на вкус...
Только вот — я не из тех, кто ищет счастья: я та — что глядит из собственных глаз, точно из незнакомых окон!..
(с) Шамиль Пею
Батик Надежда Соколова
| Рубрики: | История, факты, интересно |
PLAST
Пятница, 02 Октября 2009 г. 09:10 (ссылка)
Цитаты... афоризмы..., просто мысли... Мне понравилось. СПАСИБО!!! 
Эжени_Эжени
Пятница, 02 Октября 2009 г. 14:30 (ссылка)
Потрясающе... читала как-то отрывки и была околдована... а тут сразу столько — вся под впечатлением... очаровывает...
владимир_шафранов 
