В «Гамлете» загадки буквально на каждой странице. И только здесь их фон составляет то, что можно назвать «поэтикой загадок».
На поэтике загадок строится мифологическое мышление человека, особенно древнего и средневекового. Шекспир, обращаясь к повествующему о принце Амлете сюжету Саксона Грамматика, сознательно сгустил концентрацию загадочного. Амлет жил и действовал во времена викингов, и именно «поэтика загадок» создает тот аромат архаики, который столь ощутим в «Гамлете».
Сама поэтика скальдов основана не на метафорах и «образах», а на загадках-кеннингах. Шекспир мог и не знать этого, но, избрав материалом архаическое предание, он ориентировался на фольклорную стихию , сохраняющую многие древние традиции и поверья.
О «Гамлете» известно, что это:
– самая знаменитая пьеса Шекспира и мировой драматургии вообще;
– самая длинная и самая сложная трагедия Шекспира;
– и, разумеется, — самая загадочная («самая слабая», если верить Элиоту).
Авторский ключ к «Гамлету» был потерян, поскольку:
– До нас не дошло авторской рукописи.
– Нет подготовленного автором издания. Посмертное издание (Первое фолио, 1623 г.) — напечатано с суфлерской копии.
– Нет ни прижизненных рецензий, ни мемуаров современников о постановке «Гамлета» в «Глобусе». Неизвестна даже дата премьеры. А первый биограф Шекспира (Роу) появился только в начале XVIII века.
– Шекспир умирает в 1616 г. В 1642 г. начинается Английская революция. Две гражданские войны (1642–1646 гг. и 1648 г.), казнь Карла I (1649 г.), семь лет военной диктатуры Кромвеля (с 1653 г.) и восемнадцать лет запрета театров (вплоть до реставрации Стюартов в 1660 г.). Вспомнили о Шекспире лишь через полвека после его смерти.
При такой ситуации ключом к «Гамлету» может быть только сам текст. Кажущаяся невнятность и темнота текста — скорее всего, свидетельство нашего непонимания поэтики «Гамлета»
Шекспировский зритель просто бы не выдержал действия, логику которого он не был бы в состоянии проследить. Все, что прямо не следует из слов, должно было компенсироваться (и даже комментироваться) игрой актера. Мы должны, как сказал бы Полоний, понять логику шекспировского «безумия» и, опираясь на текст, произвести реконструкцию авторского замысла. Нас должны интересовать не собственные трактовки или «режиссерские находки», а то, что Владимир Набоков, столь многому научившийся у Шекспира, называл «узором Мнемозины».
В прямом и буквальном (то есть фольклорном) виде загадка встречается в «Гамлете» лишь однажды. Вот как Первый могильщик общается со Вторым:
ПЕРВЫЙ: Кто строит крепче каменщика, корабельщика и плотника?
ВТОРОЙ: Тот, кто виселицы строит. Она всех своих жильцов переживет.
ПЕРВЫЙ: А ты шутник. Виселица тут хорошо подходит. А почему? А потому, что она подходит каждому, кто дурно поступает. И тебе тоже, раз ты считаешь, что виселица крепче церкви. Ну, давай, еще попытайся...
ВТОРОЙ: Кто, значит, строит крепче плотника, каменщика и корабельщика?
ПЕРВЫЙ: Ну да, ответь и малость передохни с непривычки.
ВТОРОЙ: А вот возьму и отвечу!
ПЕРВЫЙ: Ну?
ВТОРОЙ: Вот привязался... Ну, не знаю.
ПЕРВЫЙ: Дурень, мозги свернешь. А когда другой раз спросят, отвечай: могильщик. Дома, которые он строит, достоят до Страшного Суда. Ладно, сгоняй к Иогену, принеси от него кувшинчик. (V, 1)[2]
Впрочем, именно с загадки Бернардо начинается первая сцена трагедии:
БЕРНАРДО: Кто здесь?
ФРАНЦИСКО: Нет, сам ответь. Стой и открой себя.
БЕРНАРДО: Долгой жизни королю!
ФРАНЦИСКО: Бернардо?
БЕРНАРДО: Он.
Речь стоящего на посту Франциско выдает некоторую его неадекватность. Видимо, он просто спит, и Бернардо будит его своим вопросом. Во всяком случае Франциско узнаёт сменщика лишь после того, как тот произносит фразу, более похожую на тост, чем на пароль: «Долгой жизни королю!» (Long live the king!)
Если так, то жалобы Франциско на холод и скверное самочувствие — замечательный образчик самооправдания напившегося на посту стражника-наемника.
О том, что в Эльсиноре все пьют, начиная с короля, Гамлет дважды говорит Горацио (2 и 4 сцены I акта). А королева намекает на пьянство солдатни в сцене своего объяснения с Гамлетом:
And, as the sleeping soldiers in the alarm,
Your bedded hair, like life in excrements,
Starts up, and stands on end. (III, 4)
«И как спящие солдаты по тревоге, твои гладко уложенные волосы, точно жизнь в ее же испражнениях, прорастают и встают дыбом...»
Пьяный Франциско нужен Шекспиру для двух целей: во-первых, нам сразу показали степень разложения режима, во-вторых, с самого начала предъявили ту иррациональную формулу человеческого общения, по которой герои будут воспринимать речи и поступки друг друга.
Ни малейшего шанса на взаимопонимание у них нет: Гертруда выйдет замуж за убийцу своего мужа; Офелия посчитает Гамлета сумасшедшим, согласится шпионить за ним и передаст его письма Полонию; Гамлет прикинется сумасшедшим и тем «заразит» Офелию, он разгадает Розенкранца и Гильденстерна, но не поймет, что есть Горацио; а благородный Лаэрт, пойдя на сделку с королем, сам предложит смазать острие рапиры ядом.
Начинаясь с загадки, первая сцена загадкой и заканчивается. Вот что говорит другой стражник, Марцелл: «Я вас умоляю… этим утром я знаю, где мы без труда найдем его» (I pray; and I this morning know // Where we shall find him most conveniently).
До этого Марцелл загадывает Горацио загадку о смысле военных приготовлениий, а Бернардо произносит крамольные слова о том, что покойный государь — «причина войны».
И именно Бернардо загадочно исчезает из пьесы после разговора с Гамлетом. Хотя и обещает принцу прийти в караул...
В первой же сцене Горацио разгадывает две загадки: о смысле военных приготовлений и о том, что предвещает явление призрака. Угадывает он и правильный английский перевод французского имени Фортинбраса (Сильная рука).
И дает довольно точный психологический портрет норвежского принца: «Молодой Фортинбрас, человек горячего и еще не обработанного опытом нрава...»
Этого достаточно, чтобы зритель ждал продолжения предложенной ему игры.